Статьи и публикации в сфере миграции

1111

Неудачный и положительный опыт европейских стран в сфере миграционной политики, вопросы интеграции мигрантов, проблемы экстремизма в молодежной среде, роль церкви в деле формирования толерантности обсудил с корреспондентом портала spbtolerance.ru Александром Кайялайненом заведующий кафедрой международных политических процессов СПб ГУ, доктор политических наук Валерий Ачкасов.

- Валерий Алексеевич, как бы Вы охарактеризовали миграционную обстановку и ситуацию с толерантностью в Петербурге; Ваше мнение как члена экспертного совета по толерантности?

- Обстановка примерно такая же, как и в любом другом нашем мегаполисе. Должен сказать, что в европейских городах ситуация гораздо хуже. Там уже есть целые этнические кварталы, куда даже полиция боится заезжать, не говоря уже о коренном населении. У нас пока до этого не дошло.А что касается крупных российских городов – Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода – то ситуация в них примерно одинаковая, особой разницы между ними я не вижу. Единственное, что в Москву миграционные потоки сильнее. Правда, после празднования 300-летия Санкт-Петербурга и у нас поток мигрантов, в том числе и нелегальных, увеличился на порядок. Это празднование стало своеобразной рекламной акцией города, и к нам резко увеличился приток приезжих с постсоветского пространства. Специфика миграционных потоков в Петербурге – это возрастающая год от года доля мигрантов из Центральной и Средней Азии – Таджикистана, Узбекистана и уменьшающееся число приезжих из Украины и Беларусии.Если продолжать сравнения наших городов с Европой, то надо отметить, что там во всех  крупных городах есть целые районы, в которых живут в основном мигранты, причем селящиеся компактно, живущие достаточно обособлено. Это, прежде всего, касается мусульманских общин, центром таких районов являются мечети, здесь есть свои магазины и халяльные лавки, свои адвокаты и врачи, центры досуга и дискотеки, в общем, есть все для своих. И интегрироваться в европейское общество они не стремятся. Туда, конечно, теоретически может прийти коренной немец или француз, но они предпочитают там не появляться. У нас, повторюсь, до этого пока не дошло.

- Возникает вопрос, почему же у нас в России, и в Санкт-Петербурге в частности, миграционная ситуация лучше, если мы живем в глобальном мире, и испытываем на себе те же глобальные процессы?

- Потому что мы отстаем от Европы на тридцать-сорок лет в экономическом, социальном и миграционном плане. В Европе экономический бум пришелся на 1960-е годы, у нас экономический подъем пришелся на конец 90-х. Отсюда этот временной лаг.

- Имея перед глазами этот печальный опыт Европы в сфере миграционной политики, что можно сделать, чтобы избежать повторения их ошибок, какие действия должны предпринять городские и федеральные власти прежде всего?

- Недавно я прочитал удачный парафраз известного толстовского изречения о счастливых и несчастливых семьях. Парафраз такой: «проблемы пересечения границы и приема мигрантов сейчас унифицированы по всей Европе, а вот что касается проблемы их интеграции, здесь каждая европейская страна несчастлива по-своему».

Объективно можно сказать, что ни одна из европейских стран эту проблему не решила. Потому что сейчас там основная масса мигрантов – это выходцы из мусульманских стран, достаточно отчужденные от европейской секулярной культуры. Поэтому, когда их стало довольно много, они  потеряли и тот слабый мотив к  интеграции в  европейское общество, который был первоначально, тем более, что большая часть истинно верующих мусульман воспринимает европейское секулярное общество как греховное.

Кварталы, где они селятся, мягко говоря, не самые благоустроенные, там живут далеко не самые богатые люди, и они становятся  кварталами социального бедствия. Внутри этих кварталов есть недовольство, но оно пока глухое, потому что туда люди приехали из стран, где социальные условия намного хуже. Тем более, что в европейских странах сохраняются пока остатки социального государства и, приезжая туда, мигранты автоматически получают определенные социальные льготы. Небольшое лирическое отступление – года два назад я был в Португалии и там меня спрашивали: почему к нам едут ваши соотечественники из России, у нас ведь пособие для мигрантов всего 400 евро, на них же нельзя прожить. На что я им сказал, какой минимальный прожиточный минимум у нас. Так вот, первое поколение мигрантов, естественно, всегда, хоть и с недовольством, но терпимо относится к новому окружению. А вот второе поколение, уже рожденное на территории Франции, Германии, Бельгии, чувствует себя дискриминированным, обойденным. Многие из них не имеют образования, не могут конкурировать на рынке труда с людьми с более высокой квалификацией, а зачастую и не хотят этого, не случайно это районы довольно высокой преступности. Достаточно вспомнить осень 2005 года во Франции, когда бунтовали как раз выходцы из иммигрантских семей, но уже имеющие французское гражданство. То есть они де юре французы, но де факто они французами себя не чувствовали. Чувствовали себя обойденными, считали, что они живут не так, как должно, и могли бы жить лучше. Они озлоблены, считают, что система не действует в их интересах, и поэтому не принимают ее.

- Если у нас происходят схожие с Европой процессы, то через 20-30 лет нам стоит ждать повторения подобных сценариев и в России?

- Без попыток проводить осознанную и эффективную миграционную политику мы обречены на повторение европейских ошибок. Тем более, что некоторые признаки формирования этнических кварталов у нас уже есть.

Просто у нас этот процесс замедляется тем, что мы все крепко привязаны к своему жилью, то есть институт регистрации в какой-то степени сдерживает процесс формирования этнических кварталов. Поменять квартиру, место жительства у нас связано с огромными затратами и проблемами. Но на лицо все признаки того, что мы идем по тому же пути, наступаем на те же грабли. Ведь с чего начиналась европейская миграционная политика? Пригласили гастарбайтеров. Считали, что пригласили на время контракта и что они отработают и уедут. Но большинство из них уезжать не захотело. Потом была ошибка в жестком ограничении миграции при разрешенном воссоединении семей. И получили в 70-е годы прирост миграции в 3-4 раза, потому что мусульманские семьи это не 3 человека: отец, мать и ребенок. Это несколько поколений и несколько детей. Приехали родственники уже нерабочего возраста, женщины, которые в большинстве своем не работают. В результате дети, которые воспитывались и воспитываются в семьях, где мать не знает языка страны проживания, приходя в школу еле-еле способны  изъясняться. Это все реальная головная боль европейских властей, на которую нашему государству следует обратить внимание.

- Как же можно избежать их ошибок, и как интегрировать эти замкнутые культурные сообщества?

- Если стоит задача сделать мигрантов лояльными гражданами России, то их в первую очередь надо учить русскому языку.

К примеру, старшее поколение мигрантов еще знает русский язык, молодые мигранты русского языка уже не знают. В советские времена был еще такой замечательный интеграционный институт, как Советская армия. Приходили призывники из Средней Азии, не знавшие по-русски ни слова, а через полгода они уже имели какой-то элементарный объем знаний языка и могли хоть как-то изъясняться. То есть первый пункт в решении проблемы интеграции – это курсы русского языка. Второе – это адаптационные курсы, которые дают представление о политической, социальной системе России, ее культуре, дают необходимую информацию о том, куда можно обратиться для поиска работы, в случае столкновения с фактами дискриминации. Надо дать человеку некий минимум знаний, чтобы он мог в этой новой для него среде ориентироваться. Далее, надо предпринимать  меры, чтобы работодатели не дискриминировали своих работников по этническому признаку. Следует поощрять создание новых рабочих мест для мигрантов. И нужны штрафные санкции по отношению к работодателям, если они используют грошовый труд бесправных мигрантов, живущих в жутких условиях, и так далее. Эти меры – самые минимальные и на Западе применяются уже давно.

Необходимо вводить в практику так называемую замещающую миграцию, как в странах Западной Европы и Америки. Суть ее заключается в том, что государства принимают тех мигрантов, которые востребованы на рынке труда. Они вступают в конкуренцию, и если находят постоянное рабочее место, то, в конце концов, получают и гражданство, то есть сначала им выдается гринкарт, а потом гражданство. В Европе замещающая миграция выражается в политике приема лиц, имеющих высшее образование, имеющих востребованную профессию. И наоборот – тех, кто не имеет квалификации вообще, страна старается не принимать. Также желательно в этом плане ограничивать приезд тех, кто становиться обузой для государственных социальных систем: лиц преклонного возраста, неработоспособных и так далее.

У нас квоты на приезд мигрантов, конечно, выделяются, но речь идет только об их количестве, а качество приезжающих нигде не оговаривается.

Тем более, что квоты эти, уж извините за непарламентское выражение, зачастую высасываются из пальца. И в значительной степени лоббируются работодателями, которые заинтересованы в притоке неквалифицированной рабочей силы, которая не будет ничего требовать, а станет работать за гроши. К тому же, квоты нарушаются.

- Интеграция мигрантов как решение других межнациональных, этнических проблем должна основываться на общественной толерантности. Ваше определение толерантности.

- Это вопрос из серии тех, на которые семь мудрецов не могут дать единого ответа. У этого понятия есть несколько слоев. Это, во-первых,  некая внутренняя психологическая установка, которая предполагает принятие другого, отличающегося от тебя, и по внешнему виду, и по культуре, стремление понять и признать его. Второе – это социальный слой, то есть это еще и действие в соответствии с этими установками. Третье – это морально-нравственный категория, – выражаемая через понятия нравственный долг, обязанность относиться к человеку с одинаковым уважением независимо от социальных, этнических различий.

- Да, но как привить в обществе такие взаимоотношения? Это вопрос, наверное, из разряда риторических?

- Это вопрос к школе. И что хорошо в программе «Толерантость» – это ориентация на воспитание терпимости и толерантности именно в школе. Я не во все направления программы вовлечен, но участвовал в создании Этнокалендаря на 2009 и 2010 годы и методических рекомендаций к нему. Это такое издание, в котором ненавязчиво показывается, что Петербург был и есть мультикультурный город, что представители множества культур и народов внесли вклад в его развитие. Там есть статьи, посвященные этническим праздникам, отдельно персоналиям, есть материалы по правам человека. Ненавязчиво детям втолковывается мысль, что если твой одноклассник черноглазый и черноволосый, то он ничем не хуже тебя – белобрысого и голубоглазого. Сопровождается календарь методическими пособиями для учителей, где предлагаются сценарии тематических экскурсий и различных игровых вещей. Есть сценарии проведения уроков, которые посвящены отдельным датам, конкретным людям, но все бьет в одну точку – формирование толерантности у школьников. Этнокалендарь ориентирован, прежде всего, на школьников младших и средних классов, особенно учитывая, что у нас уже есть школы, где половина учеников младших классов – это дети мигрантов. Сейчас создается проект ежедневников для старшеклассников, где тоже в ненавязчивой форме даются упрощенные, но вполне приемлемые определения основных понятий: дискриминация, расизм, национализм, патриотизм, толерантность. Помимо прочего это сопровождается для доходчивости отрывками из дневников школьников, жизненными примерами, иллюстрирующими эти сложные понятия. Уже есть много отзывов учителей по этому проекту, и они положительные.

- Среди молодежи конфликты на национальной, этической почве случаются чаще, чем у ребят школьного возраста. В чем причины, каковы мотивы молодежного экстремизма? Как с ним бороться?

- Причины, прежде всего, социально экономические. Привожу простой пример, европейский, поскольку я в свое время занимался, да и сейчас занимаюсь больше Европой, чем Россией. Пример такой: Восточная и Западная Германии. Воссоединились они относительно недавно. И в восточных землях мигрантов меньше, чем в западных. Тем не менее, успех неонацистских партий, расистских организаций ощутимей именно на территории бывшей ГДР. Причины – уровень жизни там ниже, чем на Западе страны, уровень безработицы, особенно среди молодежи, гораздо выше также в восточных землях. В связи с этим и появляется возможность для политических экстремистов найти «козлов отпущения». А молодежная среда податлива на простые объяснения сложных проблем. Молодому человеку надо понимать, что происходит вокруг него, а тут дается простое и понятное объяснение. Оно и воспринимается как истинное. Кто виноват во всех бедах? Естественно приезжие.

Они захватили рынки, они захватили торговлю: рабочие места и т. д. А в нашем обществе на это накладывается еще и проблема чрезвычайно сильного расслоения по уровню достатка, это расслоение не сопоставимо ни с США, ни с Европой, ситуация всего лишь немного лучше, чем в тропической Африке.

Если опять же проводить параллели с Европой, то там степень организации экстремистов выше и они цивилизованней. Они сегодня уже не идут на открытый конфликт с властью и законом. Они действуют преимущественно в рамках закона и даже бьют себя в грудь и говорят, что они патриоты и защитники конституции. Правые радикалы уже не прибегают к биологическому расизму, утверждая, что арийская раса выше, они говорят, что европейская и мусульманская культуры и цивилизация уникальны и они абсолютно несовместимы. У нас же пока в правых экстремистских организациях господствует пещерный биологический расизм. Зимой этого года я участвовал в дискуссии по поводу иммиграции. В ней участвовал один из лидеров нашего «Движения против нелегальной иммиграции», ставшего известным после событий в Кондопоге. Сам он вел себя прилично, корректно, дискуссия состоялась, но затем на трибуну стали выходить его соратники, которые демонстрировали такой пещерный дикий расизм в духе: «русская нация выше, чем все остальные, русским никто из черных быть не может, потому что от рождения они унтерменши» и так далее.

Дело еще и в том, что праворадикальные объединения мобилизуют подростков из не самой благополучной среды, как правило, из семей с невысоким достатком и общественным статусом. Им говорят: ты нищ, ты сир, но зато ты русский! Появляется своего рода компенсация, мол, ты относишься к нации, которая по своим биологическим, умственным качествам лучше таджиков или узбеков… Понятно, что большая часть молодежи, которая сейчас состоит в этих группировках, женится, остепенится, но они понесут эти идеи своим детям.

- Способна ли церковь, религия способствовать укреплению толерантности в современном российском обществе?

- Я приведу аналогию. Можно сказать, в определенной степени беда российского государства заключается в том, что русские составляют большинство. Это затрудняет диалог культур, ведь вряд ли большинство захочет на равных участвовать в диалоге с меньшинством или чем-то поступиться в своих интересах. Сегодня, для того, чтобы бороться с традиционной дискриминацией меньшинств, в ряде стран Запада осуществляется политика «позитивной дискриминации». Это когда законодательно устанавливаются преференции для поступления на работу, в колледж для представителей этнических и прочих меньшинств, отсюда и родилась известная шутка о том, что наиболее предпочтительной кандидатурой на любую работу в США сейчас будет цветная женщина-инвалид, ВИЧ-инфицированная лесбиянка, а не традиционный WASP – белый протестант англосакс.

Эта аналогия по поводу отношений большинства и меньшинства работает и в отношении религий. У нас православие – это религия большинства, и клир, получая явную и неявную поддержку государства, в меньшей степени заинтересован в налаживании какого-то серьезного диалога с исламом или иудаизмом, нежели чем в сохранении своего доминирующего положения. Свою позитивную роль церковь, религия сыграть, конечно, могут. Попытки подобного диалога предпринимаются сейчас в Европе. Нельзя, правда, сказать, что очень успешные. Благополучные выходцы из исламского сообщества, работающие в европейских университетах, пытаются сконструировать некий евроислам, но они сталкиваются с той проблемой, что ислам не имеет иерархической структуры, подобной той, какая есть в православии и католицизме: с патриархом или папой во главе. Поэтому в исламе так много течений и в Европе фактически нет исламских организаций, которые бы представляли интересы большинства мусульман, и с кем бы можно было вести диалог. А ислам, в свою очередь, выступает для многих мусульман в Европе не столько в своей религиозной ипостаси, ведь истинно верующих, регулярно посещающих мечеть мусульман не более трети, а в качестве способа идентификации, принадлежности к «своим», что консолидации европейских обществ и толерантности тоже не способствует.

Резюмируя, скажу, что представители православия и ислама могли бы сыграть свою позитивную роль в деле укрепления толерантности, но пока они ее не играют.

Для справки:

Валерий Алексеевич Ачкасов. Доктор политических наук. Заведующий кафедрой международных политических процессов Факультета политологии СПбГУ. Член экспертного совета по вопросам укрепления толерантности в Санкт-Петербурге при Комитете по внешним связям. Член правления Российской ассоциации политической науки, член правления Национальной коллегии преподавателей-политологов. Действительный член Академии политической науки (Москва), член президиума совета по политологии Учебно-методического объединения по классическому университетскому образованию, почетный доктор Петрозаводского государственного университета. Автор более 200 научных работ, в том числе посвященных проблемам этнических взаимодействий и толерантности.

сентябрь 2010 г.

(источник: интернет-сайт «Программа Правительства Санкт-Петербурга «Толерантность»)